Геннадий Прашкевич: в фантастике нет места стандартам
Заметным событием уходящего года стало проведение в Новосибирске Всероссийского фестиваля фантастики «Белое пятно», в ходе которого можно было не только пообщаться с маститыми авторами современности, но и принять участие в литературных конкурсах. Председатель конкурсной комиссии, многократный лауреат престижных писательских премий Геннадий Прашкевич изложил нашей газете свой взгляд на происходящие явления в таком сложном жанре, как фантастика — Геннадий Мартович, фестиваль проходил под лозунгом памяти новосибирского писателя Михаила Михеева, который при жизни весьма иронично относился к собственному творчеству. Почему именно его фигура объединила сегодня такие имена, как Василий Головачев, Александр Етоев, Владимир Ларионов, Дмитрий Володихин, Виталий Пищенко? — Да, произведения Михеева уступают произведениям писателей-фантастов первого ряда. Вместе с тем Михеев — писатель замечательный, и прежде всего тем, что он романтик необычайный! Романтик чистый, в самом нежном значении этого слова, может быть, даже в чем-то красивее, чем Грин. Кстати, это его перу принадлежит знаменитая песня про Кольку Снегирева, мотив которой использовал Василий Шукшин в картине «Живет такой парень». Однако его выжили из поэзии, затем — и из фантастики. В романе Михеева «Тайна белого пятна» рассказывается о любви сибирской девушки и иностранного, понятно, перековавшегося, шпиона. Мос-ковский писатель-приключенец Евгений Рысс, входивший в то время в Совет по фантастике, прочитав «Тайну белого пятна», грохнул большой статьей в «Правде»: «Да что же это за писатели такие так странно пишут! Наши девушки — хорошие девушки, и они должны принадлежать только нашим хорошим парням!» И Михеев отошел от фантастики, практически перестал ее писать... — А должна ли фантастика являться всего лишь формой для выражения определенных идей? Каковы тенденции фантастики современной? — Нынешняя фантастика, на мой взгляд, очень рыхлая. Научной фантастики практически не осталось, потому что для того чтобы написать значимую и интересную научно-фантастическую вещь, нужно очень много знать. Современные науки — особенно такие, как физика, химия, биология — настолько усложнены, что любитель там не разберется. Профессионалы же в литературу почти не идут. Это в советское время, какое крупное имя ни возьми, оно имело отношение к науке: Борис Стругацкий — астрофизик, Казанцев — инженер, Гуревич — инженер-строитель и т.д. В науке нужны оригинальные решения, нужно понимание протекающих в ней процессов, нужен ключ к открытиям. А тот гигантский слой, который покрывает прилавки книжных магазинов, — в основном фэнтези, сказочные путешествия, космические одиссеи, звездные воины — это то, что легко можно придумать, ничего не зная о науке, просто посмотрев очередную электронную игру или фильм. В этой массе практически не видно ярких имен... Ну Василий Головачев, ну Сергей Лукьяненко, Евгений Лукин... Все остальное к науке отношения не имеет. Почему так случилось? 1991 год сильно подрубил российскую культуру. Уровень ее упал, и часть профессионалов-фантастов, потеряв опору, ушла из фантастики, часть попросту вымерла. А пришедшая на смену молодая энергичная толпа не интересовалась наукой, она жаждала успеха. Принцип новых отношений оказался на удивление прост: я пишу, а вы мне платите. И проекты на потребителя начали появляться один за другим, а качество падало все ниже и ниже. Ну как, скажите, может человек выдавать в свет по 12 новых романов в год? Понятно же, что это политика издательств, а не инициатива самих авторов. Хотя и такие есть... Не подумайте, что я питаю отвращение к авторам, ушедшим в мутное море поделок, я считаю так: добились свободы, занимайтесь чем угодно, в меру своей дикости. А для чего тогда свобода, правда? — Ну а что касается принципа внутрижанрового: существуют ли какие-то особенности, присущие именно фантастике? — Требовать всего хорошего нужно не от фантастики, а от литературы. Фантастика — всего лишь одна небольшая составляющая литературы. А что такое литература? Это прежде всего культурная надстройка. Для чего, скажем, созданы романы «Анна Каренина» или «Гиперболоид инженера Гарина»? Да для того, упрощенно говоря, чтобы показать, какими мы бываем в определенных обстоятельствах. Мне в свое время повезло. Школьником я оказался в добрых руках Ивана Антоновича Ефремова — очень крупного писателя и палеонтолога. Он брал меня в экспедиции, я даже жил в палеонтологическом музее в Москве. Меня тянуло и к науке, и к литературе. Но наравне с настоящими книгами я мог в то время читать и откровенную халтуру, которой в то время было также навалом. Как-то Ефремов задал мне вопрос: чем там закончился роман Льва Толстого «Анна Каренина», и, услышав от меня: «гибелью героини», заставил перечесть роман. Вот тогда я и понял, для чего написана восьмая часть «Анны Карениной», тогда казавшаяся мне лишней. Писатель Левин, мучаясь непониманием, тоской, отторженностью даже от своих близких, однажды выходит в сад и вдруг видит, как прекрасна природа, и думает: господи, да ради чего в этом Господнем прекрасном мире мы мучаем друг друга? Нет, думает он, я сейчас вернусь к жене и скажу ей: милая, дорогая, наши ссоры бессмысленны и т.д. Но когда он подходит к веранде, он все явственнее и явственнее слышит визгливый голос раздраженной жены, в нем снова начинает подыматься отторжение, нежелание идти навстречу. Вот ЭТИМ и заканчивается роман «Анна Каренина». Это и есть то, ради чего роман был написан. ИСТИННАЯ литература всегда пишется так. А принцип фантастики прост: должен быть сюжет, который увлекает читателя вовсе не наличием драк, погонь и убийств, а тем, что это будут страдания или радости людей, которые любят, стремятся друг к другу или уходят друг от друга в определенных, иногда странных обстоятельствах. Это может происходить даже в какой-то другой системе, чего я, правда, не люблю, потому что считаю, что самое главное происходит все-таки у нас, в соседнем доме, в Доме колхозника, а не в отдаленной Галактике или Австралии. А когда мне пытаются всучить роман, где смелый звездолетчик летит в другую звездную империю, там спасает плененную жестокими инопланетянами принцессу и привозит ее на Землю — мне это ничего не дает, мне это неинтересно. Другое дело, я понимаю, что в определенном возрасте — в возрасте тинейджеров — всегда нужно что-то зубодробительное, хотя все в жизни строится на морали. Именно о морали надо говорить. Не морализацией заниматься, а напоминать о том, какими мы должны быть. Ведь не будь морали, не было бы нас с вами — мы оставались бы в каменном веке и жрали друг друга. В свое время в беседах с академиком Кордюмом, генетиком, мы пришли к несколько неожиданному выводу: классическая библейская мораль, возможно, начинает тормозить развитие общества. Даже конвенции ООН больше говорят об отдельном конкретном человеке, а думать надо о человечестве как о виде. Земля в состоянии прокормить 7 миллиардов людей, но только при условии, что постоянно будут оставаться голодными сотни и сотни миллионов людей. Не секрет, что так называемые религиозные войны — это войны за выживание. Как просчитано членами Римского клуба и другими учеными-экономистами, Земля по-настоящему могла бы прокормить лишь миллиард людей. Зато это было бы то общество, которое получило бы возможность построить настоящую науку, получить настоящую энергию и лететь к звездам. Но вот… мешают остальные миллиарды. И здесь возникает вопрос: а может, все-таки, поскольку Господь снабдил нас таким чувством, как любопытство, оно и является доминантой нашего сущест-вования? Может быть, действительно оставить золотой миллиард, а остальное человечество должно уйти? Но каким образом, КТО возьмет на себя смелость принять такое решение? Обо всем этом я написал в своем романе «Золотой миллиард». Кое-кто не понял его, но думаю... уверен — писатель-фантаст должен ставить именно такие глобальные проблемы. — Не слишком ли опасные идеи для молодых умов? Для этого и нужно переписывать Библию — чтобы… убивать людей? — Ну, во-первых, для молодых умов ничего неопасного нет. Они сами доходят до идей, которые приходят в головы фантастов. Ко мне уже приходили молодые люди — умные, образованные — как раз после того, как прочли «Золотой миллиард». Они сказали, что создают некую партию, и просили меня написать для них нечто вроде программы, поскольку считают меня той личностью, которая мог-ла бы возглавить определенное движение. Я сказал ребятам: партии связывают... Но факт налицо: молодые люди и сами думают над зреющими непростыми проблемами. — Неужели есть методы, которыми можно решать проблемы, скажем так, устранения?! — Да, совсем несложно вывести некий вирус, который выборочно уничтожает лишь определенную категорию людей, скажем, дебилов... — Наши читатели вас тоже неправильно поймут. — Но ведь мы говорим о фантастике, о предостережениях. Постановка ТАКОЙ проблемы, как сохранение человечества, для меня является очень важным планом жанра. Не решение проблемы (такие вещи вряд ли так просто решаются), а именно постановка проблемы, смелая, может, даже излишне смелая с точки зрения робкого ума. Что же касается Мечты, то есть у меня такая повесть «Белый мамонт» — перевод с неандертальского. Маленькое племя на протяжении 7000 лет прячется в пещере, мечтая завалить мамонта, чтобы получить много-много мяса. И когда мечта близка к осуществлению — изготавливается необыкновенное мощное копье, выясняется, что мамонты уже вымерли... Вот она — вечная невозможность реализовать мечту… Это как раз та научная фантастика, которая оперирует не придуманными категориями, которая понимает, что мир материален, технологичен, что чем больше мы воспроизведем энергии, тем будем жить богаче и проще. — А насколько глобально мыс-лят юные фантасты, участники конкурса в рамках фестиваля «Белое пятно»? — Дети есть дети: 98 процентов мечтают о том, что и в 2109 году они будут объедаться очень вкусным мороженым. Многие нафантазировали, что в нашем ново- сибирском зоопарке можно будет увидеть необычные живые виды, привезенные с Марса, с других планет. Что бы я отметил: если года два-три назад на подобных конкурсах всплывало множество работ, связанных с галлюциногенами и всей прочей дрянью, то сейчас ребята мыслят в основном позитивно. И если бы позитив стал главной чертой любого мыслящего человека (независимо от его возраста), то жить стало бы еще интереснее.
